Взгляды Вебера по отношению к первой русской революции (1905 года).Страница 3
История » Макс Вебер и Россия » Взгляды Вебера по отношению к первой русской революции (1905 года).
Если поставить точку в конце изложенной здесь части веберовского рассуждения, то оно и впрямь прозвучит однозначно пессимистически. И можно будет сделать общий вывод, что, согласно Веберу, русское либерально-демократическое движение, достигшее впечатляющих успехов как раз накануне революции 1905 г., было выдвинуто ею на политическую авансцену только для того, чтобы заманить его в «ловушку». Чем и был бы подтвержден заранее данный тезис о бесперспективности свободы для России, опоздавшей на ее пир. Вывод, который звучит тем более привлекательно, что сам Вебер предстает при этом пророком, еще в те далекие годы предсказавшим нашей стране если не тоталитарное, то во всяком случае, безнадежно авторитарное — «автократически-бюрократическое» — будущее. Ведь в октябре 1917 г. — всего лишь с десятилетним опозданием (если отсчитывать время веберовского прогноза с момента публикации его первой статьи о русской революции) — силы, нарастанию которых способствовали, хотя и «скрепя сердце», кадеты, и в самом деле смели с политической арены либеральных защитников «прав человека». Впрочем, не только их одних.
Но в том-то и дело, что там, где сторонники «пессимистического» толкования веберовской концепции русского освободительного движения спешат поставить последнюю точку, у самого Вебера стоит всего-навсего запятая. А непосредственно за приведенным рассуждением идет следующее, которое бросает новый свет и на весь предыдущий ход мысли Вебера: «На такое движение может взирать с состраданием лишь представитель того типа «сытого» немца с его распирающим грудь сознанием собственной значительности в качестве реального политика, для которого невозможно вынести, чтобы его дело, все равно какое, не было победоносным делом». И эта ироническая реплика даже сама по себе должна была бы побудить читателя воздержаться от поспешных умозаключений.
Правда, в следующем рассуждении не сразу раскрывается весь смысл заключенной в ней иронии. Анализируя общественно-политическую «констелляцию», складывавшуюся в России на протяжении первых девяти месяцев революции, Вебер возвращается к «ходам мысли», казалось бы, скорее подтверждающим правильность именно «реально-политического» подхода к оценке «идеологических» устремлений русского освободительного движения, чем опровергающим его. « .Естественно, это развитие, — пишет Вебер, подразумевая общий результат противоборства сил, так или иначе вовлеченных в революцию, — осуществлялось за счет конституционной земской демократии. Время земских съездов прошло, заметил с чувством резиньяции князь Долгоруков. И действительно: время идеологического джентри (имеется в виду дворянское, этически ориентированное руководство земским освободительным движением) миновало, власть материальных интересов вновь приступила к исполнению своей нормальной функции. При таком процессе слева исключается политически мыслящий идеализм, а справа — умеренное славянофильство, рассчитывавшее на расширение старого земского самоуправления».
Вебер признается, что поначалу и он был готов считать, что за этот неутешительный результат ответственны не только политические противники земско-кадетского движения, но и сами его лидеры. Он полагал, что они оказались во власти того «наследственного недуга», которому подвержен «не только каждый радикальный, но наждый идеологически ориентированный политик вообще», а именно — «склонности упускать благоприятные возможности». Однако более детальный анализ взаимоотношений лидеров либерально-демократического движения и правительства привел его к заключению, что хотя они, разумеется, не были свободны от ошибок, но «в данном случае даже наиумереннейшему земскому конституционному либерализму вообще не предоставлялся никакой „благоприятный случай", а потому, очевидно, изменить судьбу вовсе не было в его власти .».
Вот почему, отказываясь от сделок с правительством Витте, чье мышление, по словам Вебера, «вне всякого сомнения, было ориентировано „капиталистически", так же как и мышление либералов струвистской чеканки», «либеральные политики более реалистически оценивали свои наличные возможности», чем, скажем, тот же Витте, рассчитывавший найти алхимическую формулу компромисса между русскими либералами и царем. В данном случае речь шла вовсе не об отсутствии у этих «идеологических джентри» реалистического мышления и способности к той самой «реальной политике», которую считали своим национальным преимуществом «сытые немцы». Не это, следовательно, предрешило их поражение, да к тому же еще оставался вопрос, было ли это поражение окончательным. И вообще — было ли оно лишь поражением российского либерального движения, только свидетельством безвыходного тупика («ловушки»), в каком оказалось, якобы, это движение.
Оружие для Израиля.
Из Европы нелегально стало прибывать первое оружие. 15 июня в Хайфе были выгружены первые 10 75-мм орудий, 12 легких танков «Ходжесс», 19 65-мм противотанковых пушек, 4 зенитных орудия и 45 тысяч снарядов. За ним пошли и другие партии оружия: 500 легких пулеметов, несколько тысяч винтовок, 17 тысяч снарядов, 7 миллионов патронов и 30 та ...
Внешняя политика России в первой половине XIX века.
В начале XIX в. во внешней политике России определяются два направления: ближневосточное – борьба за укрепление своих позиций в Закавказье, на Черном море и на Балканах; европейское – участие России в коалиционных войнах против наполеоновской Франции.
Присоединение Грузии к России. В 1780-90-е гг., в связи с опасностью турецкой и иранс ...
Оценка народнического движения в исторической науке
Начало изучению народнического движения в России и его теоретической базы было положено либо самими народниками, либо его противниками еще в 70—90-е годы XIX века. Н. К. Михайловский трактовал народничество как чисто интеллигентское движение, миросозерцание «кающихся дворян» и разночинцев, озабоченных жаждой решения вопросов социальной ...